…Отвергать искусство или философию во имя непосредственной гражданской пользы всё равно, что не хотеть заниматься механикой, чтоб иметь более времени строить мельницы.
…Чувство прекрасного в большей или меньшей степени врождено всякому народу, и хотя может быть заглушено и подавлено в нём внешними обстоятельствами, но не иначе как в ущерб его нравственному совершенству. Чувство это так тонко и нежно, что легко улетучивается. Оно проявляется только в народе, достигшем известной степени нравственной развитости; но в этом-то и признак его превосходства над материальной стороною человека. Тот народ, в котором оно развито сильно и полно, в котором онo составляет потребность жизни, тот народ не может не иметь вместе с ним и чувства законности, и чувства свободы. Он уже готов к жизни гражданской, и законодателю остаётся только облечь в форму и освятить уже существующие элементы гражданственности.
…Не признавать в человеке чувства прекрасного, находить это чувство роскошью, хотеть убить его и работать только для материального благосостояния человека – значит отнимать у него его лучшую половину, значит низводить его на степень счастливого животного, которому хорошо, потому что его не бьют и сытно кормят. Художественность в народе не только не мешает его гражданственности, но служит ей лучшим союзником. Эти два чувства должны жить рука об руку и помогать одно другому. Их можно сравнить с двумя колоннами храма или с двумя колёсами, на которых движется государственная колесница. Храм об одной колонне непрочен; колесница об одном колесе тащится на боку. Вот, однако, к чему клонится в дальнейшем развитии учение о бесполезности чистого искусства. Учение это в последнее время действовало, к сожалению, довольно успешно. В самом деле, наше общество уже мало сочувствует художеству. В литературе оно интересуется только тем, что прямо или косвенно затрагивает его непосредственные жизненные интересы, оставляя без внимания вопросы общие и чисто человеческие.
…По моему мнению, ни сам Гёте, ни Данте, ни Байрон не продолжали бы петь, если б их постигла участь Робинсона, и пришлось бы им жить на необитаемом острове. Для художника необходима среда, в которой отражалась бы его мысль; иначе он будет как свеча горящая в пространстве и которой лучи ни во что не упираются. Но если хотя бы несколько человек склоняют слух к песне певца, тогда он поёт недаром и получает от слушателей своих новые силы.
[Из «Письма издателю», 1862]
…Я думаю, что нельзя быть художником одному, самому по себе, когда нет художников среди окружающих вас…
[Из письма С.А.Миллер от 31 июля 1853 г., Петербург]
…Знаешь, – хотя это приятно и хорошо, но мне часто мешает лёгкость, с которой мне даётся стихотворство; когда я что-нибудь пишу, у меня всегда складываются 3 – 4 редакции той же мысли, той же картины, и мне нужно было бы свежее ухо, чтобы выбрать одну из редакций той же самой вещи, – и чем больше мне нравится мысль или картина, тем более я её меняю и исправляю, так что иногда теряю чутьё суждения.
[Из письма С.А.Миллер от 6 октября 1856 г., Петербург; перевод с французского]
…Я тебя уверяю, – чтобы публика восхищалась чем-нибудь, необходимо, чтобы эту вещь хвалили в журналах, или чтобы автор был выслан, или разжалован… или чтобы его никто лично не знал, – это самое главное, – и потому у меня больше было успеха в Москве. Вообще люди не могут простить человеку, которого они давно знают, что он – поэт… и что прежде этого не знали… Это открытие всегда производит впечатление…
[Из письма С.А.Миллер от 27 октября 1856 г., Петербург]
А.К. Толстой